Норвежский Лесной: “Рассылку пресс-релизов надо запретить Конституцией”

Author:


Николай Данилов больше известен в Сети и жизни как Норвежский Лесной. Сейчас трудится в качестве руководителя пресс-службы холдинга Art.Lebedev Group и создает на рабочем месте самый читаемый в Рунете раздел пресс-релизов отдельно взятой компании.

– Сколько народу читает твои пресс-релизы?
– Раздел пресс-релизов является самым посещаемым разделом на самом скучном корпоративном сайте Art. Lebedev Group. Главная страница сайта – вторая по популярности. В среднем его посещают человек 500 в понедельник, 800-900 ближе к среде – это недельный пик. Тысяча, если напишет “Лента.ру” и поставит ссылку, полторы-две тысячи, если напишет Экслер, более 2 тысяч, если мы напишем с Лебедевым друг другу открытые письма. Я где-то месяца четыре назад прочитал интервью регионального издания, которое живет в Сети три года, пишет обо всем, над ним работает в районе десятка человек. И там была история успеха – про то, что еще чуть-чуть, и скоро они выйдут на уровень 400 человек в день. В общем, чувствую себя небольшим региональным изданием.

– Есть ли у тебя какие-то нормы по написанию пресс-релизов и вообще должностные инструкции?
– Нормы по написанию пресс-релизов устанавливал себе я, поэтому мне от них отбрехиваться очень сложно. Основное правило: по одному хорошему пресс-релизу каждый рабочий день. Иногда одновременно в компаниях холдинга происходит несколько важных событий, и появляется несколько пресс-релизов. Бывает, но не часто.
Хочется добавить: “пресс-релиз” – слово скучное и тоскливое. Мы же, наоборот, – живые и плодовитые. Да, наши пресс-релизы выглядят как пресс-релизы. Да, мы в них не добавляем вранья. Но это еще и раздел сайта, в котором каждый день рассказывается о том, что происходит в наших компаниях. В том числе и про кошку, и про холодильник, в том числе и про то, как работают дизайнеры. У нас каждый день что-нибудь происходит.
А есть вещи, про которые я стараюсь не писать. Про контракты, которые мы заключили. Про проекты, которые мы сделаем через полтора года. Про поздравления руководителей с днем рождения в стихах. Впрочем, наверняка, где-то есть люди, которые приходят в восторг от сообщений о том, кто с кем слился, кто кого купил, какие перестановки произошли. Одно уважаемое и любимое мною издание, например, безумно любит писать: господин А ушел из компании N в компанию M с поста такого-то на пост такой-то. Я, наверное, заведу скоро отдельного человека в студии: мы будем раз в две недели его переводить с должности на должность и отслеживать эти перемещения внутри компаний холдинга.

– Ты делаешь на работе что-то еще, кроме писания пресс-релизов? Или это твоя основная и единственная работа?
– Пресс-служба Art.Lebedev Group занимается не только написанием пресс-релизов. Существует и другая важная часть работы, которая не видна со стороны. Журналисты, заходя на раздел “Пресс-релизы”, знают: то, что висит там – краткая выжимка. Если кого-то заинтересовала новость – человек обычно обращается, получает подробности и говорит со всеми людьми в компании, с кем он хочет пообщаться. Если ему нужны фотографии – он получает их, если ему нужны фотоматериалы для печатного издания – он получает их, и так далее. Эта работа не видна со стороны, но она есть. Я долгое время проработал редактором, я сам журналист, и прекрасно помню, как со мной общались пресс-службы (отвратительно они общались, за редким исключением), и стараюсь так никогда не поступать.

– Как у вас обстоят дела со свободой слова? Бывают ли случаи цензуры со стороны руководства?
– Бывают, но не со стороны руководства, а наоборот – я им зажимаю рот и вообще страшно притесняю. Но это редко. Если же серьезно, то я страшно благодарен своему руководству – за то, что оно у меня очень умное. Я знаю, что подобное встречается редко, и очень это ценю.

– Как сейчас уживаются Николай Данилов и Норвежский Лесной? В чем они друг на друга похожи, а в чем они друг с другом принципиально не согласны?
– Когда я знакомился с Ромой Воронежским, Носиком, Лебедевым, Гагиным, Малюковым и десятками других людей, всегда почему-то оказывалось, что живой, скажем, Артемий Лебедев сильно отличается от того Артемия Лебедева, образ которого складывается из высказываний, картинок и всего того, что человек делает и оставляет в Паутине, в письмах… Живой Носик, который ест яблочные штрудели и выкуривает четыре пачки сигарет с золотым на конце ободком, почему-то интереснее, чем тот Носик, чья виртуальная тень стоит за статьями в “Вечернем Интернете“, старых “Вестях”. И так получается со всеми остальными.

– Я знаю, что у Норвежского Лесного и Николая Данилова существуют принципиальные расхождения по поводу того, как писать слово “Интернет” – с прописной буквы или строчной.
– “Интернет” – это еще что… Когда я сидел в “Ленте.ру“, мы непрерывно писали новости, и у нас регулярно случалась большая человеческая трагедия по причине того, что в великом, могучем, правдивом и свободном русском языке встречается не менее шести вариантов написания Усамы бин Ладена. Осама, Усама, бен, бин, Ладен, Ладин. Есть еще один вариант – ибн вместо бин/бен, и так далее. Проблема не в том, чтобы найти одно правильное. Проблема в том, чтобы выбрать одно написание и потом тупо его воспроизводить. Это как-то облегчает жизнь и себе, и читателю. То же самое касается кавычек. Если ты откроешь, например, две газеты – “Коммерсант” и “Ведомости” – ты увидишь, что в “Коммерсанте” идут стандартные елочки, а в газете “Ведомости” тот же самый заголовок про ту же самую компанию будет оформлен на западный манер, где вместо елочек стоят не нижние девятки и верхние шестерки, а верхние шестерки и верхние девятки. И так далее. То же самое касается и “Интернета”. Одно время я решил – ладно, фиг с ним, буду писать в тех корпоративных документах, которые имеют отношением к студии, маленькими буквами, а у себя, в своем личном почтовом ящике – с большой. Но потихоньку привыкаю к строчной. Признаюсь: у меня есть более важные проблемы, честное слово, чем – с какой буквы писать слово “Интернет”.

– Тяжело ли иметь в руководителях Лебедева?
– Нет, не тяжело – интересно. Мы с ним еще не решили, у кого из нас характер хуже.
Мне сильно везло на работу в нескольких потрясающих местах. Первый раз это была редакция бумажного журнала “Internet“. Там по коридорам из комнаты в комнату переходили обалденные молодые люди. Умницы. Причем не было ни одной сволочи и ни одного идиота, хотя людей там работало довольно много. Я был потрясен. До этого успел поработать в совершенно других местах. Это был серьезный шок.
Мне интересно было работать с Носиком. У него всегда есть чему поучиться. И так же, но по-другому, – с Темой. Мы с ним придумывали всякие разные штуки задолго до того, как он меня возглавил в своей студии. У меня, кстати, складывается в последнее время впечатление, будто я единственный человек на этой планете, который познакомился с Лебедевым до того, как увидел его домашнюю страницу.

– Чем Интернет отличается от других медиа?
– Интернет приучил смотреть на подписи к материалам. Если мне нравится материал, я могу посмотреть, что это за автор и так далее. Раньше ты мог прочитать статью, но не стал бы отвечать автору – неудобно. Интернет стал реализацией фразы “редакция вступает в переписку”. И как правило, если ты напишешь нормальное человеческое письмо, то тебе ответят. И это сильно увеличивало шансы познакомиться – и в онлайне, и в офлайне, поскольку эти пространства плавно перетекают одно в другое.

Из огромного множества людей, с которыми я познакомился четыре или пять лет назад, я не видел живьем, наверное, двух. Ромаданов приезжает из Нью-Йорка, Носик ездит в Бостон, что происходит у Житинского – ты знаешь. И это все знакомства не для того, чтобы познакомиться. Как бы объяснить? Ну не было тогда ужасного, грязного, отвратительного слова “элита”, потому что вообще ничего не было. И веба тоже не было. То есть он был, но когда ты заходил на веб из-под “Линкса”, то говорил сам себе, что технология, в общем-то, мертвая, она нафиг никому не нужна, потому что “Гофер” намного проще, полезнее и вообще лучше. “Элиты” не было, люди интересные были.

– Ты можешь сейчас писать не на клавиатуре? Ручкой? Или карандашом?
– Очень коряво, очень медленно, очень не люблю. У меня на рабочем столе нет ручки. И когда приходят, просят ручку и слышат мой ответ, всегда очень обижаются. Ну нет ее у меня, нет. Очень неудобный способ сохранения информации. И писать разучился – не смейся, я не выпендриваюсь. Когда пишу больше одной строчки – они кривые выходят, в разные стороны расползаются. Моя учительница правописания меня бы, наверное, задушила. С другой стороны, я вспоминаю, как я мучился с этими прописями, и это тоже неправильно. Когда ты понимаешь, что не можешь обратно вернуть каретку, чтобы добить слово, или переставить абзацы – это мучительно. Я тут ради хохмы нашел у отца старую пишущую машинку и попробовал на ней печатать. Тоже культура великая была: замазочки, забивочки. Машинки тоже разные – и электрические, и неэлектрические. По механическим долбить совершенно невозможно, потому что с пальцами абзац. Но время от времени надо вытаскивать и вспоминать эти ощущения. Машинки классные были – тяжелые, цельнометаллические, очень красивые. Симпатичнее, чем эти серые коробки. И звук. И можно было копирку засовывать. И по четыре листа. И четвертая копия – фиолетовая или чуть-чуть черная… Совершенно другие были религиозные войны. По поводу бумаги, по поводу копирок. Пеликановские и какие-то еще были. А самые отвратительные были советские копирки, которые шуршали и руки пачкали.

– Что ты сейчас вообще пишешь кроме пресс-релизов? Что-нибудь в области художественного слова?
– Письма пишу. С художественным словом плохо. Честно говоря, не очень хочется. Когда очень хочется, время все равно как-то находится. С другой стороны, какая-то часть художественного слова, наверное, появляется каждый день в разделе “Пресс-релизы”. Мне так, по крайней мере, кажется. Может быть, я ошибаюсь. Редко, но какие-то статьи появляются. С рассказами плохо. Сюжеты придумываются, но в законченный текст не превращаются, потому что лень. Это вопрос, скорее, к Норвежскому Лесному, а не ко мне. Еще спать надо иногда. А времени мало.

– С чем ты вообще успеваешь совмещать работу?
– Я ее успеваю совмещать с едой, со сном, с курением, с выпиванием дикого количества кофе, с распитием пива на двоих с Воронежским, с редкими выбираниями на свежий воздух, с чтением. Когда я выпираюсь к родителям – выгуливаю собаку. Чудное существо.

– Тебе по роду деятельности приходится часто общаться с журналистами…
– Нет. Это не так совершенно, это не соответствует действительности. Часто с журналистами приходится общаться тем, кто не может с одного раза предоставить продукт, из которого сразу можно сделать новость, заметку и так далее. Как можно упростить процесс доставки текста до читателя, так можно упростить и до журналиста. Я, к сожалению, даже с теми журналистами, с которыми помимо работы люблю общаться, вижусь редко. Я, между прочим, живого Плющева уже черт знает сколько времени не видел. Саша, если ты дочитал до этого места, давай подумаем насчет пива.

– Тем не менее, что ты можешь сказать о журналистах? Особенно, если накипело.
– А у меня не накипает. Во-первых, потому, что я сам журналист. Во-вторых, о журналистах, о провайдерах, о проститутках, о космонавтах, о собаках очень трудно говорить вообще, потому что они все разные, они по-разному пишут. Говорить вообще о всех журналистах – неумно. Можно говорить про журналиста А, журналиста B… А еще точнее – про статьи журналиста и про самого журналиста. Статьи могут быть хорошие, а человек говно, и наоборот. Часто у хороших людей по тем или иным причинам получаются плохие статьи. И наоборот. Это вещи, которые мало связаны.

– Ты человек достаточно публичный. Пару слов о личной жизни публичного человека.
– Живу богатой личной жизнью. Следующий вопрос, пожалуйста.

– Есть ли у Норвежского Лесного коты?
– У меня их нет. Я человек очень ответственный, поэтому прокормить самого себя еще кое-как получается, а ухаживать за другим живым существом… Не могу решиться на подобное испытание. Есть у отца кот. Есть другой кот. По студии шмыгают три кошки. Но я их всех не люблю. Я на них смотрю сверху вниз с презрением нескрываемым. И самое противное, что они на меня точно так же смотрят. Все. У нас, наверное, внутривидовая конкуренция.

– Зачем тебе вообще весь этот Интернет?
– Объясняю. Если вспомнить классическое определение Интернета какого-то лохматого года – там выделено три основных момента. Первая часть определения: Интернет – это сеть сетей, соединенных вместе, работающих по протоколу TCP/IP и так далее. Второй момент: Интернет – это информация, которая расположена на компьютерах, которые объединены в Сеть… и так далее. И третья часть: Интернет – это те люди, которые этот Интернет производят и потребляют. И вот третья часть – она для меня самая важная. Ну, может быть, просто так сложилось. Я допускаю, что если бы в какой-то момент попал бы в нефтяную, допустим, отрасль, там были бы не менее замечательные люди. Может быть. Но я попал в эту отрасль, и интереснее всего мне всегда были люди.

– Куда ты поедешь в ближайший отпуск?
– Домой, спать.

– Все ли тебя устраивает на твоем рабочем месте?
– Я сейчас скажу, что меня не устраивает на моем рабочем месте. Всем скажу. На моем рабочем месте меня не устраивает только Лебедев, который раз в две недели приходит и просит разобрать это рабочее место, очистить его от разного говна – газет, огрызков, пепельниц, бумажек. И я с ним борюсь, но время от времени разгребаю рабочее место. Лебедев говорит, что это – бардак. Я, напротив, уверен, что это творческий беспорядок. Это война. Это конфликт интересов.

– Не думаешь ли ты о смене помещения?
– Нет, тут хорошо. Мы в этом году потихонечку стали разъезжаться из одного места. От нас отъехала “Артографика” в полном составе. Она сидит теперь в другом помещении, которое находится на расстоянии одной выкуренной сигареты от офиса студии. От нас выехал “Телетайп“. А мне нравится тут, в студии, рядом с кофейным аппаратом и Темой.

– К Лебедеву ты перешел в начале 2000 года из “Ленты.ру”. Почему или зачем?
– Мне нравилось в “Ленте”. Но я почти год работал там ночным редактором. И это было трудно физически. Утром болит спина. Сложно, опять же, когда у тебя утренняя эрекция начинается в 8 вечера, и все остальное происходит точно так же. Иногда хочется чем-то другим позаниматься. А в “Ленте” было сложно другим заниматься. Я 2 года там проработал – сначала в старой носиковской “Газете”, потом в “Ленте” и в старых “Вестях”. А в конце 99-го года меня пригласил Тема. Я посоветовался с Носиком и согласился. И мы устроили сдачу-приемку меня с рук на руки.

– Ты работал и с Носиком, и с Лебедевым. Сравни их, как руководителей.
– Их, на самом деле, не нужно сравнивать. Они разные. Но главное, что каждый из них умудрялся собрать и в “Ленте”, и в “Газете”, и в студии потрясающих людей. Таких, с которыми просто пить кофе – большой праздник. Не говоря уже о работе и всем остальном. Тема и Антон занимаются разными делами. Занимаются каждый по-своему. У каждого свои манеры, свои привычки. Оба умные и самодостаточные.

– Немного о коллективах. Кто начинал делать “Газету”? Что это были за люди?
– У Паркера сохранилась титульная страница старой “Газеты”, первого номера. Там было, по-моему, семь рубрик. Газету делали люди, которых к тому времени в Сети хорошо знали. Там был Сережа Кузнецов, там был Саша Гагин, там был Антон Носик, там был Леха Андреев – уже в первом номере. Носик хотел сделать издание, в котором а) имеется несколько рубрик, которые обновляются ежедневно, б) построить саму работу таким образом, чтобы человек заходил на сайт, видел статью, заходил на “морду” издания через час – и там появлялось что-то новое. На самом деле, это был прорыв – большой, серьезный. В какой-то момент стыдно стало не обновляться несколько раз в день. Те времена, когда страницы сайтов изданий обновлялись не то что раз в день, а раз в неделю, ушли. Это был хороший толчок.

Что тебя связывало с журналом “Internet”?
– Я был там замом главного редактора – главным редактором был Саша Гагин. Потом я перестал быть замом главного редактора. Потом я сидел дома. Потом я стал главным редактором журнала “Планета Интернет“. Потом был автором журнала “Internet”. Последняя статья вышла в февральском номере. Очень дружу. Опять же – Аля (Аля Пономарева – нынешний главный редактор журнала. – Ред.).

– Сейчас журнал переживает не лучшие времена – отходит от “Медиа-Моста” к “Газпрому“. В апреле вышел последний номер. Эпитафии писать еще рано, но все же. Что такое был и есть журнал “Internet”?
– Скажем так: из всех журналов, которые были и на сегодняшний момент есть, мне он нравился и нравится больше всего. Что с ним будет? В свое время люди жили сайтами, потом в какой-то момент стали жить проектами. И смерть в Интернете – занятие довольно привычное. И смертью все не заканчивается. Есть, конечно, проекты, о которых никто не помнит. Но вот взять, например, “Журнал.ру“. Он погиб, но есть “Русский журнал“. Что-то появляется, что-то умирает. По-моему, у Оли Лялиной была гениальная фраза по поводу битых ссылок: “Должны быть битые ссылки. Они должны ломаться, чесаться, неправильно срастаться, потому что за каждой сломанной ссылкой стоит чья-то сломанная жизнь”. Это неприятные моменты, но это рабочие моменты. Аля и ее команда – большие умницы, очень талантливые и очень деятельные. От голода они не умрут.

– Тебе не жалко умирающих ссылок в старых текстах? Нет желания их переставить, подновить, восстановить страницы, куда они вели? Сделать нормальный архив, классическую библиотеку, в которой все стоит на своих полочках?
– Я очень осторожно отношусь к любым идеям организации идеального мира. Должно быть все так, как оно и есть сейчас. Сайты должны быть неработающие. Статьи должны быть плохие. Если все статьи будут хорошие, настанет скука страшная. И непонятно, что делать после этого. С другой стороны, есть еще одна очень забавная вещь: если текст хорошо написан, то его мало что остановит. Кто-то возьмет его со страницы. И кому-то другому его перешлет. Не обязательно хороший текст – понравившийся. Текст, который где-то когда-то сыграл. Когда статья написана, дальше ее контролировать очень сложно. После того, как она выпущена, ушла, она обязательно куда-то долетит. Да, где-то ссылки не работают. Это жизнь. Закрываются газеты, закрываются предприятия, умирают фирмы. С другой стороны, с битыми ссылками можно бороться. Мы знаем, что старая “Газета.ру”, носиковская, умерла, но архив доступен, он живет. Редкий случай. Но если это интересно – методы существуют.

– У тебя выходили книжки?
– Во втором издании книжки Шахиджаняна “1001 вопрос про это” тысяча первый вопрос – это моя пародия, которую я уже давно возненавидел окончательно и бесповоротно. Я говорю по этому поводу: “У меня вышла новая книжка. Но в ней очень много рекламы Шахиджаняна”. Я сперва очень долго хотел выпустить книжку. Я мечтал о книжке. А потом, когда мне предложили выпустить книжку, я понял, что этот вопрос решен. Сейчас – руки не доходят. Надо сесть, отредактировать, запятые вычистить. Но есть и куча других вещей, интереснее редакторской правки.

– Так получается, что мы откручиваем хронологию назад. Что ты делал до “Газеты.ру” и журнала “Internet”?
– Если совсем честно, то в основном сидел дома, докуривал чинарики, пил водку и занимался разными вещами, о которых боюсь вспоминать – как то написание программ и сборка компьютерной техники. Страшно сказать – работал в газете “1 сентября“. Там появилась первая легальная публикация Воронежского, после чего меня из газеты “1 сентября” выперли. Тогда еще в газете работал покойный Симон Соловейчик. Когда он увидел статью Воронежского… Он был очень мягкий человек, поэтому он устроил разнос не мне, а тому человеку, который выполнял функции выпускающего редактора.

– А в чем была проблема с материалом Воронежского?
– Проблема была, наверное, в том, что это был материал Воронежского. Он плохо вписывался в структуру “1 сентября”. И узнали они об этом только тогда, когда тираж был отпечатан. Но рассказ был замечательный. Он назывался “Сочинение”. Я думаю, что они посмотрели на название и не стали читать дальше.

– Какую профессию ты получал?
– После школы я поступил в Московский государственный лингвистический университет. И проторчал там полтора года. Это были самые гнусные, самые бездарно проведенные полтора года моей жизни. Скука была смертная. Потом ушел в академический отпуск. Институт оставил тягостные воспоминания.

– Когда родился Норвежский Лесной?
– Норвежский Лесной родился где-то в 1993-94 годах. В то время был хороший провайдер “Гласнет”, был старый-старый relcom.humour. У “Гласнета” были конференции свои. Был такой talk – это чат, в который одновременно могли заходить не более 25 пользователей. Потому что когда заходил 26-й, чат накрывался. Хватало, потому что больше, в принципе, людей туда и не заходило. До этого была програмка UUPC (UUCP под DOS). Это когда тебе почтой приходили заголовки сообщений из конференций. Заголовки надо было отмечать галочками, отправлять на сервер, потом ждать, когда пришлют сами сообщения. И все это по ценам “Демоса” образца 93 года.

– Какие еще искусства, кроме текстов, тебя волнуют? Может быть, работая в “Студии Лебедева”, ты все-таки что-то дизайнишь?
– Я даже круг ровный нарисовать не могу. И вообще плохо понимаю, что это такое – дизайн.

– Какие у тебя есть награды за тексты?
– “Тенета“. Не помню точно, какой год.

Это в том же году, когда победил Ширянов?
– По-моему, да. И к этому диплому еще тогда полагался от Валеры Колпакова приз в 100 долларов. По-моему, деньги давали после кризиса, поэтому, на самом деле, меня тогда эти 100 долларов спасли. Какую-то жизненно важную проблему они точно решили. Получать диплом я ездил как раз в Питер, к Александру Николаевичу Житинскому.

– Самый сложный вопрос. Почему Норвежский Лесной?
– У меня была знакомая, заядлая кошатница. Это был веселый дом, потому что меньше шести кошек там не было никогда. И мама у нее была кошатницей. И клуб у них был собственный кошачий. И когда я в этот дом вошел, она посмотрела на меня и сказала: “О! Норвежский Лесной!” Мне почему-то понравилось.

– А кто сказал-то – мама или знакомая?
– Кто ж это теперь уже помнит? По-моему, знакомая. Или мама.

– Псевдоним серьезно прижился. Нет ли у тебя желания его сменить, вообще отказаться от псевдонима?
– У меня нетипичные трудности. В той же самой “Ленте”, когда по ночам звонили и спрашивали Норвежского Лесного, охранники переключали на мой телефон. Я однажды назвал им свою фамилию, и они меня просветили: оказывается, они полгода всем отвечали по телефону, “у нас такой не работает”. Так и живем. Когда папа подскакивает к телефону и ему говорят в трубку: “Это Норвежский Лесной?” – он говорит: “Нет, это папа Норвежского Лесного”.

– У тебя до сих пор нет своей официальной страницы?
– Нет, нету. Когда-нибудь. Может быть.

– Стандартный вопрос – откуда взялись компьютеры в твоей жизни?
– Сначала был не компьютер. Сначала была либо какая-то статья о компьютерах, либо каталог какой-нибудь американской выставки… Первый компьютер, за которым я работал, был одним из старых-престарых “Эпплов”. Он был из цельного куска мрамора, с черно-зеленым монитором, жутко уродливый. Компании Apple должно быть стыдно, что она производила такие отвратительные вещи. Это был не think different, это был какой-то жуткий ящик. Потом в Москве был такой изумительный салон “Диск”. Там стояли БК 0010-01 (“БК” – это, кажется, “бытовой компьютер”), подключенные к советскому кассетному магнитофону “Электроника”, и там дети играли в игры, то ли за 50 копеек, то ли за рубль в час. Это были тогда хорошие деньги. И это был единственный случай, когда я разбил свою копилку.

– Когда это было? На заре 90-х?
– Это было, конечно, еще до 90-х. Был где-то 86-87 год. Мне было лет 12. На БК 0010-01, как сейчас помню, была игра “Клад”. Бегали человечки и пытались найти сокровища. На мой взгляд, компьютерные игры сильно деградировали, потому что ничего увлекательнее с тех пор так и не придумали. Ну разве что “Диггер”. Но интересней было другое. Интересен был способ доступа к компьютерной технике. Как я говорил, первой машиной, с которой я познакомился, было какое-то эппловское чудо. Чтобы поиграть, приходилось по субботам вставать рано утром, ехать к приятелю на другой конец Москвы, дальше вместе с приятелем ехать на Савеловский вокзал, дальше трястись минут 40 или 50 на электричке, садиться на какой-то непонятный пыльный проселочный автобус, ехать в закрытый ящик, где у приятеля работал папа. И там – полтора часа. Потом надо было уже ехать обратно. И когда кто-нибудь сейчас говорит, что компьютер – это дорого, это недоступно и так далее… Так вот – по сравнению с тогда то, что есть сейчас, – это счастье. Позже компьютеры появились в школе. Затем в школе открылся один из первых кооперативов. Там я в 9 классе писал программы.

– На чем ты писал тогда?
– Это был замечательный Турбо-Паскаль, еще страшной какой-то версии, где в справочных файлах было написано в каком-то из разделов – “извините, мы постарались побыстрее выпустить этот продукт и не успели написать этот раздел”. Следом – С, Ассемблер. Сейчас ненавижу программировать. Тогда нравилось. Но все забылось, о чем не жалею.

– Твои личные пристрастия? Какое пиво пьешь? Какой табак куришь? Книжки какие читаешь? На какие сайты ходишь?
– Стараюсь ходить на все сайты, но до некоторых просто не дохожу. Все, что касается новостей, все, что касается Интернета, читаю. Все, до чего доходят глаза, все, что есть в Интернете, все, что за 14 часов работы успеваю пробежать на мониторе, прочитать в почтовом ящике, получить по ICQ и так далее. Табак – лучше всего, конечно, трубочный, либо датский Mixture (Mac Baren), либо Black Diamond (производится компанией A and C Petersen для Stanwell). Тоже датский табак, изумительный, очень вкусный, самый хороший, лучше ничего не бывает. Любимый продавец и, соответственно, любимый табачный магазин – Арбат, дом 24, “Мэмфис“.
Был момент, когда я понял, что Интернет вошел в мою жизнь прочно. Электронной коммерции еще не было, но когда у владельца этого магазина появлялся новый табак, он писал письмо, что табак появился – в гости приезжай. Это было серьезно.
Пиво? Абсолютно непривередлив, хотя очень люблю “Гиннесс”. Но поскольку Гинесса рядом не находится, то – “Старый мельник”. И самое любимое пиво – это то, которое с Воронежским. Книги… Последнее, что прочитал с удовольствием, это “Русская кухня в изгнании”. Параллельно поглощается Thank you for smoking Кристофера Бакли и “Последняя газета”, перечитывается Миллер, лежит Дуглас Адамс любимый. Мыши и клавиатуры люблю от Microsoft. Давай лучше ты меня теперь спросишь, каким должен быть PR-менеджер, а я отвечу, каким он не должен быть.

– Давай.
– Самое страшное, что может себе сделать любая компания, – это взять на должность PR-менеджера человека, который пишет пресс-релизы и рассылает их. Потому что это отвратительно, это надо запретить Конституцией, никогда не допускать по одной простой причине. К сожалению, 99 процентов всего, что пишется в качестве пресс-релизов, пишется либо для своего начальства ( в лучшем случае), либо, как правило, сразу в корзину. И беда в том, что это попадает не в корзину, а проходит еще по сложной технологической цепочке. По провайдерам, нагружает каналы, попадает в ящики, отнимает время людей и так далее. На самом деле, все куда как проще. История, рассказанная простыми словами, с сохранением смысла, с отсутствием слов “эксклюзивный” и “реструктуризация задолженностей”, написанная живым человеком для живого человека, работает лучше всего. Она сама себе найдет дорогу. Честное слово.

ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ


Пресс-релизы от Норвежского

Официальная фотография молодого Норвежского Лесного

Неофициальная страница Норвежского Лесного

Норвежский Лесной в “Словесности”

МАТЕРИАЛЫ ПО ТЕМЕ


“Студия Артемия Лебедева”: 5 лет03.10.00