|
Степан Пачиков — одна из самых известных фигур в российской компьютерной индустрии, основатель софтверной компании «ПараГраф», а также вице-президент Silicon Graphics в 1997–1998 годах. С 1994 года проживает в США. В последние годы занимается разработкой гиперболоида. Данное интервью публикуется в неизменном виде. («Степан Пачиков. Письма издалека. Часть I») Страница и огонь, зерно и жернова, Современные технологии позволяют чередовать развлечения и – В «ПараГрафе» трудились такие программисты, как Антон Чижов, Евгений Веселов (автор «Лексикона»), Алексей Пажитнов (автор «Тетриса»). Как удавалось привлекать таких специалистов? Поддерживаете ли Вы сейчас с ними связь? – Я познакомился с Антоном и Женей около 1986 года, ведь все, кто интересовался компьютерами, особенно персональными, в конечном итоге знакомились друг с другом. Ситуацию облегчало и то, что вычислительный центр, где трудились Антон и Женя, находился недалеко от старого здания ЦЭМИ на Вавилова, где был я, старший научный сотрудник Рабочей консультативной группы при президенте АН СССР под руководством академика М. Стыриковича. Тогда нам удалось получить одну из первых IBM-персоналок, и я с гордостью работал на ней вместе с Юрой Лезнером. Отсюда оставался лишь небольшой шаг до знакомства с Чижовым, Веселовым и Борковским — тремя легендами программирования того времени. Несмотря на то, что на PC могло быть мало программ, русификатор Чижова («Альфа», затем «Бета»), редактор Борковского и «Мастер» с «Лексиконом» Веселова считались индустриальными стандартами. В 1980-х компьютерные фанаты знали эти имена, даже если не знали названий фирм, выпускавших операционные системы. Так же, как в 1970-х можно было проверить знакомство с произведением «Архипелаг» и выявить, читал ли собеседник его, задав вопрос о правильном произношении слова «зэк» или «зэка», во второй половине 1980-х было достаточно спросить про «Борковского–Веселова–Чижова» для определения его отношения к персоналкам. Реально «от звонка до звонка» в «ПараГрафе» работал только Антон — он был одним из «отцов-основателей» и последние годы занимал должность вице-президента. Женя трудился более года вместе с Олей Дергуновой. В «ПараГрафе» располагался офис Оли, и «ПараГраф» выступал скорее как «крыша» для «Мастера». Никто из коллег, кроме программистов, привлечённых Женей, не вмешивался в его дела. Женя активно участвовал в фирменных семинарах, где выступали многие, включая Билла Джоя – основателя Sun Microsystems, и пользовался уважением, но не был членом исконной параграфической команды. Ещё меньше отношения к «ПараГрафу» имел Алексей Пажитнов, с которым меня познакомил другой сооснователь и вице-президент «ПараГрафа» Андрей Скалдин. Пажитнов и Володя Похилько (царствие ему небесное) использовали «ПараГраф» как инструмент маркетинга и продаж своих продуктов. Пока я жил в Калифорнии, часто встречался с Пажитновым, который тогда работал в «Майкрософте» (возможно, работает там и сейчас — кто же уходит из «Майкрософта»?). С Антоном поддерживаю постоянную связь. Женя — особый случай. Меня к нему в «ПараГрафе» всегда завидовали. Все, начиная от брата Жоры и заканчивая Шелей Губерманом (к которому, разумеется, тоже ревновали). Я и считаю Женю выдающимся человеком и мечтаю перевести его из «Майкрософта» в свою фирму EverNote, которая была создана для него и без него почти не имеет смысла. Идея, лежащая в основе компании, мне кажется замечательной, но без Жени она теряет смысл или становится не такой значимой. Наташа, Вы спрашиваете, как удавалось привлекать талантливых специалистов? Краткий и честный ответ — я на них молился! Иногда на всех сразу, иногда — как говорил ревнивый брат Жора — «на отдельных любимчиков и фаворитов». Я молился на Пашинцева, Губермана, Талникина, Ляпунова, Осокина, Полякова, Науменкова — чувствую, что Жора уже начинает кипеть — и на всех остальных, а их было около 80 человек. Сейчас молюсь на Матвея Шпизеля и мечтаю молиться на Женю Веселова, если он решит сменить стабильность «Майкрософта» на риск жизни в стартапе. – В «ПараГрафе» также работала нынешний руководитель российского представительства Microsoft Ольга Дергунова. Чем она занималась в компании? – Про Олю я уже рассказал. Она — выдающийся человек. Думаю, Женя Веселов, принимая её на работу в «Мастер», это осознавал. Сомневаюсь, что Билл Гейтс понимает это по-настоящему. Несколько лет назад на PC Expo я случайно встретился с ним в коридоре и отметил, что у них в команде есть Ольга Дергунова. «She is a great woman!» — сказал я. Он кивнул в знак согласия, но истинного понимания в глазах не увидел. Но хватит шуток! Билл — тоже великий человек, хотя и не осознаёт, что без меня ему было бы сложно. Windows долгое время шла бы совсем другим путём, если бы он послушал мои идеи по пользовательскому интерфейсу (правда, так думают многие, и я — не исключение). – Как, по вашему мнению, повлияла на российский компьютерный рынок Эстер Дайсон? – Приблизительно так же, как Миклухо-Маклай повлиял на папуасов Новой Гвинеи, объяснив им, что они такие же люди, как и все остальные, кроме них самих. Неясно, почему так, возможно, он считал, что папуасы и так это знают и не следует их обижать объяснениями. Когда я вижу российских программистов, работающих в американских компаниях, мне кажется, они поют хором:
О программистах мы ещё поговорим, а теперь вернёмся к Эстер.
В 1989 году я немного обиделся на Эстер, когда она в журнале Release 1.0 написала, что я — visionary, который притворяется бизнесменом. Для меня «visionary» звучало как «визионер или задумщик», а то, что она не признала меня бизнесменом, заметил и Сергей Арутюнов. Попробуйте сказать Жоре Пачикову, что он отличный visionary, но плохой бизнесмен… Меня это задело. Однако позже я понял, что это был комплимент. Эстер оказала большую помощь «ПараГрафу» и лично мне. Благодаря ей я познакомился со многими лидерами отрасли. Я часто слышу упрёки в её адрес, мол, она поддерживает IBS, а российских компаний не замечает. Но Эстер помогает тем, кому хочет, на свои деньги и в своё собственное время, приглашая на конференции лишь выбранных ею участников по своим, «эстеровским» причинам. Это её право и стиль. Все мы в какой-то мере шоумены. Например, я очень хотел выступить на East-West форуме, чтобы рассказать о набранном опыте, но не приглашают. Это не повод для обид — я люблю Эстер, и она это знает. – В 1991 году «ПараГраф» получил заказ от Apple на систему распознавания рукописного текста для Newton. Именно тогда Вы решили уехать из России? Вы теперь работаете в США, а Ваш брат Георгий — в России. Это бизнес либо личные предпочтения? – Мы подписали контракт с Apple всего за несколько дней до августовского путча 1991 года (Ларри Теслер, вице-президент Apple и руководитель проекта Newton, поседел, услышав о путче). По контракту мы перевезли в Купертино ключевых разработчиков для работы над кодом Newton и улучшения технологии распознавания. Я стал проводить за границей более половины времени. Весной 1992 года, после поездки по США, я, приехав в Сан-Франциско и сев за руль машины, ощутил, что наконец дома, хотя до возвращения в Москву оставалось ещё две недели. Тогда, видимо, я созрел для решения. В июле того же года с семьёй переехал в Купертино, сказав детям (им было 8 и 12 лет), что на несколько месяцев. Мы с женой так думали, но ошиблись. Новый офис «ПараГрафа» в Саннивейле требовал всё больше времени, туда же вошла и Света. «ПараГраф» была семейной компанией, где жены и дети многих сотрудников работали. Руководство московским офисом сначала было коллегиальным под председательством Антона Чижова, затем, с переключением на 3D направления, возглавил Жора Пачиков. Дети стали американскими школьниками. Визы L1 продлевать бесконечно нельзя, многие сотрудники подали на грин-карты, а затем получили гражданство США. Если отвечать на вопрос, сначала «диктовал бизнес», а позже появились и личные причины: сын заканчивает колледж в Болдере (Колорадо), дочь собирается поступать в Колумбийский университет, Света любит Нью-Йорк, а я начал новый для себя бизнес. Кроме того, стало некомфортно часто летать. – Все ли сотрудники «ПараГрафа», переехавшие в США, остались там работать? – Несмотря на моё нежелание расширять калифорнийский офис, многие приезжали в командировки на месяц–три, а затем искали возможность остаться на длительный срок с семьями. Руководители групп и проектов искали аргументы привезти членов своих команд. Были разные причины переезда, некоторые из них не буду озвучивать, остальные очевидны. Практически все желающие закрепились на месте. Вернулись лишь те, кто изначально не планировал оставаться в Калифорнии. Думаю, что общее число сотрудников «ПараГрафа», переселившихся в США надолго, близко к пятьдесятам, не считая компании ParaScript. В 1996 году, по инициативе американского инвестора Рона Каца, выделилась из «ПараГрафа» крупная группа сотрудников, занимающихся распознаванием рукописного текста, названная ParaScript LLC. Я до сих пор являюсь членом правления и основным акционером этого предприятия. Сегодня большая часть рукописных писем в США сортируется машинами компании Lockheed Martin, на которых установлена наша технология распознавания. Новый контракт с европейской компанией позволит вывести нашу технологию на европейский рынок. В последние годы ParaScript была чрезвычайно прибыльной, и значительные средства вложены в новые проекты. Несколько лет назад ParaScript переехала в Колорадо с семьёй около 80 сотрудников. Возвращаясь к вопросу, после приобретения «ПараГрафа» SGI и последующих расколов команды на Cosmo и P&I, затем закрытии Cosmo и продаже P&I компании Vadem, сотрудники рассредоточились. Многие талантливые программисты и архитекторы остались без работы, либо им не удавалось найти работу, соответствующую их квалификации и предыдущей зарплате (в районе 120–150 тысяч долларов в год). Каждый из них ценен. Если бы у меня сейчас была своя компания и средства, я бы взял их всех на работу, руководствуясь правилом Кремниевой долины: «звезду нужно нанимать в любом случае». Недавно Алексей Китайник придумал афоризм: «Окружай себя звёздами, чтобы было кому освещать путь подхалимам». – Насколько удалось сохранить команду, которую вы вывезли из Москвы? – Практически никак, если не считать ParaScript, где это больше заслуга Рона Каца и Билла Перлмана. Те, кто остался в «Вадеме» после моего ухода, в конечном итоге присоединились к ParaScript и там продолжают работать над перьевыми технологиями — среди них Алексей Китайник (руководитель Pen&Internet Technology Group), Илья Лосев (руководитель отдела R&D ParaScript), Александр Пашинцев (разработчик CalliGrapher, который теперь является собственностью Microsoft, и руководитель проекта riteMail). «Вадем» сейчас находится на грани банкротства, оставшихся сотрудников увольняют. – «ПараГраф» — пожалуй, самая успешная российская компания-производитель ПО с выходом на Запад. Можете назвать другие коллективы, работающие на западных рынках? – Я уже упомянул ParaScript, занимающуюся сортировкой рукописной почты, и ParallelGraphics — дочернее предприятие «ПараГрафа». Cybiko мог стать успешной компанией, но допустил несколько критических ошибок, в том числе с позиционированием продукта. Давид Янг, которого я уважаю и кто делился со мной своим проектом на ранних этапах, приглашал меня стать соучредителем, но я отказался, честно высказывая сомнения. Тем не менее я люблю другую компанию Давида — «Abbyy», которая создает одни из лучших софтверных продуктов в мире. Вот её я хотел бы продвигать. Есть компании, основанные русскими, и коллективы с русскими основными программистами, но крупных успехов, сравнимых с «ПараГрафом», я не припоминаю. Это не означает их отсутствия — просто я о них не знаю. – Какова репутация российских программистов в США? – О русских программистах в Америке однажды Сергей Осокин рассказал байку в нашей электронной переписке: Митра (англо-американский сотрудник «ПараГрафа», лидер VRML-направления в 1996 году) сказал ему: «Я теперь понимаю, в чём разница между американским, русским и индийским программистами. Если американцу поручить глупую задачу, он несколько месяцев будет объяснять, почему она бессмысленна; русский скажет «Есть!» и сделает то, что считает нужным; индус скажет «Есть!» и строго выполнит задание». Наташа, теперь вы понимаете, почему в Америке так любят индийских программистов и с опаской относятся к русским? Главное отличие между мной и хорошим американским менеджером в том, что я не умею нанимать американцев, а они — русских. Русские программисты приобрели репутацию «трудноуправляемых», что, на мой взгляд, правда. Выход один — поручать русскому то, что он и так хочет делать — именно так я всю жизнь работал с Сергеем Осокиным. Моя задача была угадывать его намерения. Мы до сих пор не можем понять, «чья это была идея» (причём в «ПараГрафе» была традиция считать все идеи исходящими от меня). Американским менеджерам не свойственно идти на поводу у «русского инженера» — в этом вся сложность. – Почему в итоге Apple закрыла разработку Newton? – Причин было много. Основная — Newton опередил своё время. Процессор ARM того времени не справлялся с амбициозными задачами пользовательского интерфейса и распознавания. Приходилось жертвовать скоростью и качеством распознавания. Один из известных CEO с «лазерным видением» публично заявил, что распознавание не работает и даже предложил желающим бесплатно получить Newton. В 1999 году, через пять лет после, Microsoft купил у «Вадема» наш CalliGrapher за крупную сумму и внедрил его ядро в свою операционную систему под названием Transcriber. Когда начали заманивать моих сотрудников с помощью президента «Вадема», я ушёл из компании в знак протеста, что меня не переманивают. – Второй блок разработок, которые Вы продвигали на Запад, касался 3D технологий: аватары, трёхмерные миры, машина времени для виртуальных исторических путешествий. Вы были страстным энтузиастом 3D. Есть ли у «аватарных технологий» будущее? – Про проект «Альтер Эго» много написано. Он состоял из двух частей: «Виртуальная машина времени» (ВМВ) и «Мир маленьких планет» (ММП). Главным идеологом ВМВ был я, а ММП — Жора. Моя идея ВМВ заключалась в том, чтобы дать детям возможность путешествовать во времени и жить в разных эпохах. Для этого нужно не только воссоздать обстановку, например, Сиракузы 212 года до н. э., но и наполнить её людьми и животными. Мы много обсуждали этот проект с Гарри Каспаровым — оборону Сиракуз, роль Архимеда и военные машины. Я считал, что такой проект потребует множества талантливых участников спектакля. Одной из его частей были «ангелы-хранители», роль которых могли играть родители, помогая детям. Проект ММП — создание планет и миров пользователями с помощью специальных инструментов (tools). По замыслу Жоры, люди путешествуют по чужим планетам. Оба этих направления требовали развития 3D технологий и инструментов, на них и сосредоточился «ПараГраф». Получился некий «суп из топора». Начало было положено движком Саши Барилова, затем Эдик Талныкин и Миша Ляпунов с командой талантливой молодёжи создали эффективную технологию рендеринга D98 для ПК и специальный язык описания 3D миров — «Язык D», который долгое время соперничал с VRML. В конце концов мы уступили и перешли на VRML. В итоге «ПараГраф» стал лидером 3D и VRML, наши программы для обработки 3D объектов на обычных ПК и инструменты Virtual Home Space Builder получили широкую известность. Однако создание даже небольшого виртуального мира — дома или квартиры — требовало творческого подхода и художественного таланта. Инструмент мог быть удобным или сложным, но без воображения он мало помогал. Жора — художник по натуре, он быстро и легко создавал красивые объекты. Большинство пользователей, в том числе я, не были художниками. Несмотря на то, что я участвовал в разработке пользовательского интерфейса, создать что-то большее, чем пару комнат с обоями, не мог. На выставках показывали Жору за творчеством или его заготовки с объяснением, что «наш простой начальник налепил за пару часов». В конце концов, мы поняли, что инструмент создан «для себя» — для Жоры и подобным ему, наняли художников под руководством Леши Науменкова и начали объявлять конкурс «Кому что построить?». Первым заказчиком стала японская компания, для которой мы создали 3D-чаты — красиво, но бессмысленно и скучно. Мы отточили работу с удалёнными заказчиками, и следующим стал «Дисней». Мы выиграли конкурс, получили несколько миллионов, построили великолепные замки и сцены, вызвав восторг у диснеевцев, но проект оказался никому не нужным. Как оно и было ясно с самого начала, но «клиент прав» и «деньги не пахнут». Есть ли у «аватарных технологий» будущее? Конечно. Разве не интересно прийти в компанию, переодетым в другого человека — будь то мужчина, старушка или даже Билл Клинтон? – В 1997 году Вы стали вице-президентом Silicon Graphics, которая купила «ПараГраф». Сколько проработали в SGI? Удалась ли карьера? Что случилось с «ПараГрафом» после покупки? Какие технологии затем приобретал Vadem? – Во время нашего сотрудничества с «Диснеем» на пике успеха SGI обратили на нас внимание. Голливуд — традиционная территория SGI, и то, что русские внедряют модный VRML, не могло пройти незамеченным. Но это был не «дикий Запад», а культурный подход: сначала SGI обещал вложить в «ПараГраф» 4 миллиона и стать совладельцем. Когда все другие инвесторы отказались из-за высоких требований, SGI сообщил о желании купить «ПараГраф», «чтобы было лучше». Я хорошо помню ту встречу и как почти распереживался — «Альтер Эго»!? Обещали, что проект выиграет от покупки, ведь SGI — фирма, компьютеры которой использовались при создании таких фильмов, как «Терминатор-2» и «Парк Юрского периода». Мы с президентом Грегори Слейтоном разыграли сцену: я жаловался, а он объяснял необходимость инвестиций. Все «ПараГрафовцы», за исключением немногих, были рады сделке — мы были на грани банкротства, конфликты между офисами довели всех до истощения, ночные телефонные разборки с Жорой напоминали войну. Мои страдания и нежелание продавать пугали некоторых, но знатоки раскрывали «страшный секрет»: «Это у него стратегия!» Меня «уговаривали», просили Жору поговорить со мной. Я театрально заявил, что «все этого хотели — я умываю руки». Последним «подарком» за «сговорчивость» стало вице-президентство Silicon Graphics. Сделка была подписана в июне, тогда акции компании стоили 16,4 доллара, а к моменту вступления в силу сделки поднялись почти до 30, что приучивало её стоимость почти к 100 млн долларов. Мы получили акции, но продавать их можно было только раз в три месяца. Без этого ограничения я бы стал богатым и купил дизельный трактор «Kubota», а так «кошую траву и развожу перегной на бензиновом «Крафтсмане»». Я проработал в SGI почти год. Зарплата была большой, ответственности — никакой. Остатками «ПараГрафа» управлял Кай Фу Ли, глава отделения Cosmo. Через три месяца я попросил разрешения забрать у Кая несколько «ненужных» программистов и возродить направление распознавания и перьевых технологий, которое мне разрешили создать как отдел Pen&Internet Technologies с моим титулом general manager. Мы составили бюджет и бизнес-план, но дела SGI ухудшались. «ПараГраф» приносил несчастье всем партнёрам: Apple чуть не обанкротили, японский People World закрылся, «Дисней» до сих пор не оправился, «Майкрософт» после покупки CalliGrapher едва не распался. Я с ужасом жду момента, когда Билл Гейтс подаст на нас в суд и заберёт мою дачу в Катскильских горах рядом с Нью-Йорком (шутка). В SGI сменился президент, пришёл господин Белузо (ныне президент Microsoft), который начал отсеивать балласт. Мой отдел почти погиб, нам было предложено выделиться в самостоятельную компанию. Мы искали инвестора, в том числе и среди инвесторов IBS, но не уложились в сроки и были проданы компании Vadem, которая делала хороший планшетный PC Clio, но, увы, ей не повезло с президентом. Между мной и президентом Vadem Джоном Джао возникла «китайская стена». Я был членом правления и старшим вице-президентом, но спасти проект уже не мог. Удалась ли карьера в SGI? Как в анекдоте про нового русского: «Вася, как жизнь? — Удалась!» – Чем занимаетесь сейчас? – В данный момент отвечаю на ваши вопросы. А если серьёзно, три месяца назад мы с другом Матвеем Шпизелем открыли в США научно-производственную фирму «Гиперболоид». В её основе лежат идеи Матвея по созданию источника узконаправленного некогерентного света, но для целей, отличающихся от тех, что ставил инженер Гарин. Это ручной фонарь (а также фара, прожектор) с очень ярким лучом, расходимость которого менее 0,2 градуса. Основное применение — театры, шоу, полицейские вертолёты, освещение подводных работ, фонари для военных, охотников, рыбаков. Если мы получим американские и российские патенты, как надеемся, планируем организовать научно-исследовательский центр в России — скорее всего, в Томске и Новосибирском Академгородке, а также производство на предприятиях бывшего военно-промышленного комплекса. В некотором смысле хочу повторить бизнес-модель «ПараГрафа», когда маркетинг и продажи осуществляет американский офис, а разработки и производство — в России. Что-то вроде «Russian Bell Labs», ради чего я создавал «ПараГраф». Это максимальная цель, а минимальная — создать прототип и получить патенты. Прототип готов, патентная заявка подана, процесс его получения займет около года. – Есть ли у Вас отношение к компании ParallelGraphics, которая продолжает развивать VRML в России? – Да, так как это бывший московский офис «ПараГрафа», который SGI отпустила в 1998 году. В начале меня пригласил Жора в правление, но я вскоре вышел. Пытался вернуться, но, кажется, не удалось. Сейчас там множество новых инвесторов, и они, по всей видимости, не осознают, какого аксакала и акына упустили. – Вы проживали в Кремниевой долине. Чем 2001 год отличается от, скажем, пяти лет назад? Как кризис повлиял на Долину? – Я прожил в Кремниевой долине восемь лет. В начале и середине 1990-х там царили тотальный энтузиазм и оптимизм. Сейчас это вынужденно место скорби. С конца 1990-х казалось, что Долина превратилась в храм торговцев и менял. Позднее кризис прогнал их. Думаю, через пару–тройку лет Долина залечит раны и вернётся к прежнему состоянию. Меня удивляет и расстраивает, что при огромных деньгах в регионе никто не позаботился о хорошем оперном театре. Ближайшая опера — в Сан-Франциско, а в Сан-Хосе оперный театр просто непримечателен. Вилла Монтальво в Саратоге — приятное маленькое место, но камерное. Долина заслуживает гораздо более насыщенной культурной жизни. Сейчас же все с утра до ночи занимаются программированием — в отличие от Нью-Йорка, где в 6 вечера офисы пусты, зато театры полны зрителей. Возможно, в этом залог успеха Долины? – Тянет ли Вас назад в Россию? – Тянет, но семья — жена и дети — пока остаются здесь. – Как оцениваете текущее состояние хай-тек отраслей в России? – Как-то Толя Карачинский однажды, сидя со мной и друзьями на конференции Эстер Дайсон в джакузи в Фениксе, сказал: «Когда ты рассказываешь про американский хай-тек, слушать тебя интересно, а про российский лучше молчать» — и по-своему был прав. Но надеюсь, он не читает мои письма — занят делами. Мне нравится российский Интернет. Он сильно вырос, несмотря на гораздо меньшие инвестиции и количество пользователей. Высокий образовательный уровень его создателей сделал его насыщенным и разнообразным. Один РЖ чего стоит! Успех мог быть еще впечатляющим, если бы не очевидная причина — сложный доступ. По количеству телефонов на душу населения Россия, хоть и превзошла уровень 1913 года, всё же существенно уступает другим странам. DSL дома есть ещё у немногих (из моих знакомых — только у Антона Чижова и Леши Науменкова). Даже Жора пользуется модемом! Деньги, вложенные в программу электронной инфраструктуры России, следовало бы направить на субсидирование DSL. Аналогичная ситуация даже в Мексике хуже. Я сижу на радиоизернете с 11 мегабитами в своём доме в Манзанийо, а мой сервер подключён к провайдеру обычным модемом. Так что да, я скучаю по России! – В каком направлении должны двигаться отечественные компании? – Это единственный вопрос, на который хочу ответить серьёзно. Компьютерная индустрия застопорилась. Несмотря на рост процессорной мощности и объёмов памяти, пользоваться компьютерами становится сложнее — парадокс! Несмотря на все «бантики» интерфейса, освоить Windows труднее, чем Apple II или PC-DOS. Во-первых, DOS не создавался для «мам, пап, бабушек и дедушек». Во-вторых, тогда объёмы материала были обозримы. Сейчас компьютерами пользуются все, включая тех, у кого нет времени изучать руководства и справки. На днях знакомый из Москвы — известный и занятый человек — позвонил и пожаловался, что не может найти письмо, которое сохранил в Outlook, не отправляя. Он сделал всё как я объяснил: открыл Outlook, нажал New, начал писать, закрыл окно, соглашается сохранить, но письмо исчезло. Мы перерыли всё — и только потом он упомянул о сообщении о пропущенных событиях, показанном при сохранении. Поняли, что он работал не в Inbox, а в Schedule, где сохранил длинное письмо среди событий того дня. Разве сложно компьютеру спросить: «Вы случайно не пишете письмо? Очень длинное…» Если ответ «Да», подсказать, как перенести в почтовый редактор. В большинстве случаев, наблюдая за действиями пользователя — кликами и нажатиями — можно быстро понять его уровень владения компьютером и тактично подсказать нужную информацию. Мы впервые обсудили эту идею на семинаре в «ПараГрафе» в 1990 году и даже дали ей название — «Айсберг». Я рассказывал об этом многим, включая Microsoft. Некоторые попытки реализовать ее были, например, меню в MS Office 2000, Office Assistant, но вышло плохо — раздражение и всё. Отмечают, что Windows XP сделал шаг в этом направлении, но это всё ещё большая неосвоенная область для искусственного и естественного интеллекта. Российским разработчикам стоит копнуть в эту тему. Это не только просто, но и очень интересно — создавать программы для обычных людей, которым не очевидно, почему здесь нажимать один раз, а здесь два, почему использовать левую или правую кнопку мыши. Мне недавно сказали, что не компьютер должен подстраиваться под людей, а люди должны перестроить мышление под компьютерную эпоху. Те, кто готов к переменам, не пострадают, а остальные выиграют. Сегодня российские специалисты в Интернете показали высокий уровень и могут выйти за границы русскоязычного сегмента. Многие так и делают. Интернет живет за счёт рекламы, и можно перетянуть на себя значительные рекламные бюджеты. Есть ещё отличная идея реформировать электронную почту — самый распространённый канал распространения вирусов, сформулированная Борей Беренфельдом. Он сейчас готовит её для фондов на финансирование. Если сделать это в России и продавать всему миру, получится проект XXI века. Много говорят о контрактном программировании и «индийской модели». У нас была переписка на эту тему с Толей Карачинским, Леней Малковым, Антоном Чижовым, Игорем Баздыревым и другими. Московский клуб информационных технологий Great Person Club тоже посвятил несколько заседаний этой теме. Мне кажется, кто хочет этим заниматься и имеет призвание (как Антон), должен это делать. Но я не считаю это главной дорогой для российского хай-тека. Всё-таки:
New York — Wurtsboro — Manzanillo ноябрь, 2001
Некоторые упоминаемые в статье персонажи:
С большим удовольствием упомянул бы ещё около сотни сотрудников, которые создавали «ПараГраф»: писали код, рисовали, поддерживали сети, занимались маркетингом, финансами, были американцами и русскими. Многие до сих пор работают в «ПараллелГрафиксе», «ПараСкрипте» и «ПараТайпе». Все заслуживают доброго слова. Я их помню и хотел бы написать о них, даже о тех, кто подавал на меня в американский суд по обвинениям в сексизме, но это тема отдельной книги, которую я когда-нибудь напишу. |